Территория современной Турции буквально усеяна легендарными памятниками — эллинистическими, византийскими и османскими. Но рядом с Троей, Милетом, Стамбулом сохранились и города, связанные с историей раннего христианства. Конечно, вряд ли можно вести речь об архитектуре апостольских времен. Первые церкви были просто молельными домами, от которых ныне не осталось и следа. Однако сохранились сами географические пункты, послужившие ареной становления великой веры, и тексты, повествующие об этом становлении, — более чем достаточные ориентиры для того, чтобы отправиться по следам первых христиан в Малой Азии.

Продумывая маршрут поездки, мы стояли перед огромным выбором: посещая места, где проповедовали святые отцы, пришлось бы объехать почти всю страну. В конце концов, мы решили сосредоточиться на ее юго-западной части — треугольнике между Иераполем, где проповедовал и принял мученическую смерть апостол Филипп - Эфесом, где жил Иоанн Богослов, и Патарой, где родился святитель Николай. К тому же этот путь в вольной последовательности повторяет маршрут знаменитейшего, третьего путешествия Павла, про «турецкий этап» которого в «Деяниях» сказано: он «обошел всю Галатию и Фригию. Затем он перешел плоскогорье и пришел в Эфес».

В поисках несуществующего. По стопам апостолаСейчас над тем самым плоскогорьем, прорезая лучами единственную на все небо тучу, заходит солнце. Мы же поднимаемся по склону среди руин древнего Иераполя, оставляя позади белые травертиновые террасы Памуккале. Удивительное место, где фантастическая природа и античная история слились в нераздельное целое, как случилось с древними гробницами, которые на здешнем склоне вросли в известковые отложения и кажутся издали занесенными снегом домами.

Из-под земли повсюду пробиваются ключи, богатые известковыми солями. Именно отложения этих солей выстилают склон, сбегают по нему белоснежными каскадами, нависают со скал сосульками и окаймляют терраски-травертины, наполненные теплой водой. А над ними, на самом плато, забираясь все выше, разбросаны остатки древнего города, известного по меньшей мере с III века до н. э., раскопки которого ведут нынче итальянские археологи. Туристы бродят здесь стайками допоздна, чередуя принятие ванн в вакантных лужицах с осмотром руин. Водятся при этих стайках и гиды. Они сообщают туристам массу полезных и наверняка тут же забывающихся подробностей — про типы саркофагов и систему подачи воды в античном городе. Гиды водят любознательных по агоре, кладбищу и главной торговой улице Иераполя. А вот к мартириону (месту мученичества) апостола Филиппа добирается едва ли десятая часть групп.

В местах «густого скопления античности» памятники раннего христианства стоят обычно несколько особняком, сторонясь главных площадей и улиц, словно требуя к себе отдельного внимания. Филипп, об иерапольской могиле которого говорится во всех путеводителях, значится пятым в ряду апостолов. В Житии его сказано, что, когда он пришел в Иераполь, там «было много языческих храмов, в том числе храм, посвященный змеям, где обитала огромная ехидна» (змея-аспид). Речь здесь может идти о Сабазии — верховном фригийском божестве, которого греки отождествляли с Дионисом. Символом Сабазия во Фригии и в самом деле служил змей, так что священный аспид вполне мог проживать в храме.

Впрочем, даже если это так, от «змеиного» храма на сегодняшний день не осталось и следа. Что неудивительно, если учитывать то, что говорит предание об апостоле: «Апостол Филипп силой молитвы умертвил ехидну и исцелил многих укушенных змеями. В числе исцеленных была жена правителя города Анфипата, принявшая христианство. По наущению жрецов храма ехидны Анфипат приказал распять святых апостолов Филиппа и Варфоломея. В это время началось землетрясение, и всех присутствовавших на судилище засыпало землей. Распятый на кресте у храма ехидны апостол Филипп молился о спасении распявших его. Видя происходившее, народ уверовал во Христа и стал требовать снятия с креста апостолов. Апостол Варфоломей, снятый с креста, был еще жив и, получив освобождение, крестил всех уверовавших и поставил им епископа.

Апостол Филипп, молитвами которого все, кроме Анфипата и жрецов, остались живы, скончался на кресте».В 560 году его мощи были перенесены в Рим, в крипту базилики Двенадцати Апостолов, где они находятся и сейчас. Тем не менее, добравшись до построенного в начале V столетия мартириона, от которого сохранились фундамент, часть стены, перекрытий и несколько колонн, мы читаем на установленном итальянцами щите: «Внутри здания должны находиться бренные останки апостола Филиппа». В ходе путешествия нам еще не раз придется столкнуться с подобными противоречиями. По ведущей к святому месту монументальной лестнице тем временем поднимается группа молодых англичан, сопровождаемых гидом. Дождавшись, пока он закончит рассказ, спрашиваю — здесь ли все же находится могила апостола? Тот, слегка поморщившись, отвечает, что — едва ли, поскольку храм построен четыре века спустя, и тогда это место вряд ли могли установить, а теперь и подавно. Когда я отхожу на несколько шагов от этой группы, то слышу, как гид комментирует за моей спиной: «Видите, некоторые приезжают сюда за баснями».

Звучит довольно обидно, но, может быть, он и прав?..Когда англичане и их скептически настроенный гид уже уходили, мы обратили внимание на небольшую, очень старую плиту посреди центрального восьмиугольника. Теперь кажется, что это ключевой элемент композиции и что весь храм выстроен вокруг него. Я радуюсь, словно мы совершили маленькое открытие, и даже не задаюсь более вопросом, пуста ли могила, если это она. Мы спускаемся от мартириона к нашей машине, на которой только сегодня начали путь из Антальи, откуда апостол Павел отправился в свое первое путешествие по полуострову. На территории Турции находились семь самых крупных христианских общин — Эфесская, Смирнская, Пергамская, Фиатирская, Сардийская, Филадельфийская и Лаодикийская. Все они были основаны апостолом Павлом или его учениками в 40—50-е годы I века. В дальнейшем их взял под патронат апостол Иоанн, собравший вокруг себя в Эфесе немало учеников — в будущем отцов церкви.

Его «вотчина» начинается неподалеку — около развалин фригийского города Лаодикия, в восьми километрах от Иераполя. Предания и видения. По стопам богословаНа огромном холме, окруженном высокой и целехонькой, без единого изъяна, сеткой и поросшем сухой травой и колючками, очень неспешно ведутся раскопки. На большой площади бывшего города обнаружена всего пара строений, да еще высятся колонны на агоре, а крутой склон выстилает гигантский амфитеатр. Солнце печет нещадно, и кругом нет ни единого дерева.

Видимо, по этим причинам туристов сюда почти не возят. В Лаодикии нами движет надежда найти руины одной из семи церквей, о которых говорится в Апокалипсисе, — вернее, здания, которое, как обоснованно полагают ученые-религиоведы Нового времени вроде Ренана и Штрауса, существовало «при» общине этой церкви. На установленном среди руин щите мы читаем, что к началу нашей эры город разбогател благодаря производству качественной шерсти и развитию банковского дела. Только ни слова не говорится о нужной нам церкви, хотя именно в ней, должно быть, также зачитывалось послание апостола Павла Колоссянам, адресованное еще и христианам Лаодикии и Иераполя (Кол. 2, 1). Правда, еще при осмотре амфитеатра нам попалась на глаза заброшенная руина.

Единственное, что сохранилось от здания в относительной целости, — это апсида, судя по которой — перед нами развалины базилики византийских времен. В I веке н. э. такого сооружения стоять тут, конечно же, не могло. Может быть, базилика была выстроена на месте той самой церкви — но кто теперь это установит? Мы покидаем развалины и едем дальше на запад, в самое сердце той территории, где проповедовал Иоанн Богослов. Чем ближе к Эгейскому морю, тем мягче и разнообразней краски, даже климат меняется, и вот уже стекла машины заливает прохладный дождик, который среди высохших трав Лаодикии, наверное, показался бы чудом. Чуть не доезжая до Смирны, мы сворачиваем на Сельчук, то есть, в переводе на язык более древней географии, Эфес. Помимо грандиозных развалин античного города здесь находятся домик Богоматери, могила апостола Иоанна Богослова, руины еще одной из упоминаемых им в Апокалипсисе церквей, храм, где проходил III Вселенский собор, и так называемый грот «семи спящих отроков» — всего и не перечислишь.

С последним связано такое предание: во времена правления императора Деция (249—251) семь молодых юношей-христиан, спасаясь от римлян, укрылись в пещере, где и были замурованы преследователями. Наутро они проснулись от землетрясения, открывшего вход в пещеру, а вернувшись в город, обнаружили себя уже в V веке, когда христианство стало государственной религией. Предание дошло до нас в христианских документах VI века, но самое интересное то, что события эти упоминаются и в Коране (Сура 18). Позже на месте этой пещеры, расположенной примерно в 8 километрах от античного города, был выстроен храм, развалины которого в наши дни открыты для туристов. Мы же решаем начать наш осмотр раннехристианских достопримечательностей с «Марьямана» — старого, в византийском стиле дома, где некогда нашла приют Дева Мария. Известно, что Иисус поручил заботу о матери своему любимому ученику Иоанну. В том, что Мария в последующем действительно жила в его доме, христианская церковь едина. А вот в вопросе о том, где Богородица провела последние годы и преставилась, начинаются расхождения. Если православные богословы утверждают, что Дева Мария умерла в Иерусалиме, то католики склонны считать, что это произошло в Эфесе.

В частности, они ссылаются на видения тяжело больной немецкой монахини Катерины Эммерих, которая в начале XIX века подробно описала место, где мы сейчас находимся. Ей виделись сцены из жизни Богородицы и Иоанна Богослова в Эфесе, где она никогда не бывала, а когда у нее появились еще и стигматы — кровавые раны на местах ран распятого Христа, — это вызвало немалый интерес общественности к монахине. К ней даже пожаловал немецкий поэт Клеменс Брентано, составивший из ее рассказов книгу «Жизнь Пресвятой Богородицы». Уже в конце XIX века читавшие эту книгу священнослужители один за другим отправлялись в исследовательские экспедиции в Эфес и с неизменным успехом обретали место, в точности описанное монахиней. В те времена в находящейся в 15 километрах отсюда горной деревеньке обитало немало христиан, и выяснилось, что в день Успения Богородицы у них с незапамятных времен принято приходить именно сюда.

Позднее здесь были произведены раскопки, и под руинами с сохранившейся апсидой обнаружили фундамент VI столетия, а под ним еще небольшой слой, датированный I веком. Сейчас дом отреставрирован и превращен в храм, в нем служит пестрая монашеская команда — доброжелательный молодой итальянец, суровый старый индус и две монахини — полячка и американка. Если насчет места захоронения Богородицы существуют разные версии, то по поводу могилы Иоанна Богослова сомнений нет: она находится рядом со средневековой крепостью, которую мы видели еще с автострады. Мы сворачиваем по коричневому указателю Saint John.

Почти тут же справа — большие ворота, на которых написано, что крепость закрыта. Однако сами ворота при этом открыты, и, зайдя в них, мы оказываемся среди усаженных розами, ухоженных развалин, над которыми нависает крепостная стена, словно бы обтянутая двумя гигантскими турецкими флагами и такого же размера портретом Ататюрка — первого президента Турции. В IV веке на месте могилы была построена маленькая церковь с деревянной крышей, а через 200 лет при императоре Юстиниане здесь возвели огромную базилику с шестью куполами, каждый из которых достигал в высоту 30 метров. Сейчас от нее остались лишь напольные плиты да несколько рядов белоснежных колонн, и на фоне мягкого близкого неба, расцвеченного широкой радугой, кажется, что они вполне могут обходиться и без куполов, что это — храм, разомкнутый ввысь. Здесь же, на большой, в два человеческих роста, обтесанной временем тумбе из красного кирпича свил гнездо аист. Время вечернее, и кроме нас на развалинах почти никого нет. Только среди колонн какой-то экспансивный молодой человек, стоя на коленях, припадает к мраморной плите. Плита установлена во время визита Папы Римского в 70-х годах прошлого века, и под нею, как гласит надпись, покоится Иоанн Богослов. Однако и на кирпичной глыбе, увенчанной гнездом аиста, есть схожая табличка.

Быть может, благодаря гнезду глыба с табличкой выглядят гораздо аутентичней. Возникший словно из-под земли пожилой мужичок в рабочей одежде будто читает мои мысли. «Здесь», — указывает он на гармонирующую с цветом его лица кирпичную глыбу. Затем, махнув рукой в сторону мраморной плиты, пренебрежительно усмехается.

«Я работаю тут 15 лет», — добавляет он, придавая веса своим утверждениям. «Это правительство ничего не соображает. Вот, смотри сюда», — он подзывает нас к частично сохранившейся крытой галерее, ведущей вокруг колонн, и счищает тонкий слой земли, под которым проступает византийский мозаичный пол. Мне кажется, что тот, кто присыпает это никем не охраняемое великолепие землей, очень даже хорошо соображает и, во всяком случае, поступает совершенно правильно. Но турок, расхаживая взад и вперед и будто высматривая что-то на земле, продолжает жаловаться на бестолковость правительства и маленькую зарплату. Мне представляется, что он напрашивается на бакшиш. Но у него более смелые намерения.

Убедившись, что рядом никого нет, он достает из кармана тряпицу, в которую завернуты старинные монеты. Потом я еще не раз встречу продавцов монеток на античных руинах. Но этот по сравнению с ними — артист, да вдобавок симпатяга. «Вот смотрите, что я тут нашел», — говорит он, и кажется, что именно так, блуждая по развалинам и глядя под ноги, он их и подобрал. А уж с каким азартом он кусал их и швырял об камни, когда мы усомнились в подлинности монет. Из этнографического интереса мы вступили в торг, а дальше мне уже было неудобно повернуться к нему спиной и уйти. Тем более что он проработал здесь 15 лет и у него пятеро детей и такая добродушная и красная, пусть даже не от смущения, физиономия.

«Как тебя зовут?» — спрашиваю я у него на очередном витке торга. «Али, Мустафа, Осман — любое имя, какое тебе больше нравится», — отвечает он, глядя по-прежнему себе под ноги, будто по выработавшейся за многие годы профессиональной привычке. Да, тут он прав, у черной археологии имен много, но суть однаГало над ЭфесомНе успев осмотреть до заката базилику Иоанна Богослова, возвращаемся туда на следующее утро. День на этот раз совершенно другой, ясный, прозрачный. Когда мы добираемся до храма, солнце уже в зените. А вокруг него — это я замечаю, входя в ворота базилики, — светится гигантское кольцо — гало. Полтора часа назад в небе над Измиром ничего такого и в помине не было.

Здесь же то ли место особое, то ли нам незаслуженно везет. После вчерашней радуги и этой сегодняшней, совершенно диковинной красоты мне кажется, что над собором Иоанна всегда творится что-то чудесное. С торжествующим видом — дескать, ну как вам наш Иоанн? — я спрашиваю турецкого охранника по-английски, показывая на небо: «Это у вас каждый день?» Охранник, похоже, меня не понимает, но вяло кивает с видом человека, утомленного частотой беспричинных небесных знамений. Впрочем, прав ли я, называя Иоанна «нашим»? С одной стороны, эта святыня может считаться исключительно христианской, в отличие от того же домика Богородицы, которой, как Матери пророка Исы, при нас приходили поклониться и мусульмане.

И все же Иоанн провел здесь многие годы, а может быть, и основную часть своей долгой жизни, а потому он тоже вносит в атмосферу этого места какой-то примиряющий и объединяющий дух. Доносящиеся из расположенной неподалеку мечети звуки дневной молитвы мусульман не вступают ни в малейший диссонанс с христианской святыней. Да и сама мечеть оказывается построенной из камней базилики Иоанна Богослова, а на ее крыше другой аист свил такое же гнездо, как на могиле апостола. Солнечное гало целый день стоит надо всем Эфесом. Сияет оно и над прекрасно сохранившимися и отреставрированными руинами античного города. Первое, что поражает вступающего на его территорию, — масштабы здешнего театра. Вообще, путешествия по античным руинам позволяют сделать совершенно определенный вывод — меньше всего страдают от времени гробницы и театры. В этом, может быть, даже заключен какой-то символический смысл, но о нем пусть лучше судят другие. Я же сужу сейчас о размерах эфесского театра, в чем мне помогает портящий туристическую картинку современный подъемный кран, который не возвышается, как можно было бы ожидать, а, скорее, теряется на фоне «зрелища».

Словом «зрелище» этот театр назван в «Деяниях апостолов», где ему отведено немалое место. Когда Павел добрался до Эфеса и обратил немало здешних жителей в христианскую веру, это не понравилось в первую очередь чеканщикам, делавшим серебряные копии знаменитого храма Артемиды (от него сохранилась одна-единственная колонна, думаю, специально восстановленная в наши дни, чтобы туристы могли представить себе его размеры). Чеканщики, схватив спутников Павла, созвали жителей Эфеса в театр, где около двух часов скандировали: «Велика Артемида Ефесская! Блюститель же порядка, утишив народ, сказал: мужи Ефесские! какой человек не знает, что город Ефес есть служитель великой богини Артемиды? Если же в этом нет спора, то надо вам быть спокойными и не поступать опрометчиво» (Деян.: 19, 34—40).Огромное пространство церкви, в которой проходил III (Эфесский) Вселенский собор, сейчас стоит открытое всем ветрам, однако достаточно хорошо сохранились одна из апсид, множество колонн, несколько напольных плит и даже крестильная купель. Как и в других античных городах, где мы побывали, развалины базилики стоят в стороне от центральной торговой улицы (справа от нижнего входа в Эфес), и мало кто сворачивает на ведущую туда, окаймленную высокой травой тропинку.

Первая церковь на этом месте была построена в IV столетии, рядом с домом, где, как записано в протоколе Эфесского собора, жила по прибытии в Эфес Богородица. Затем здесь же были возведены два больших собора, так что получился колоссальный церковный комплекс. Пространства этих двух храмов протянулись одно за другим торжественной анфиладой. Проходя через нее, мы видим под ногами мозаику.

Краска поблекла, но цвета еще можно узнать — желтый, красный и синий. Местами мозаика еще держится на фундаменте, а где-то камешки выпали и рассыпались. Я вспоминаю присыпанные землей мозаики около могилы Иоанна Богослова, и это решение кажется еще более мудрым, чем преждеДед Мороз и Ноэль-баба. По стопам святогоВ средневековых хрониках есть сведения о знаменитой чудотворной иконе апостола Иоанна, которая, к сожалению, пропала в эпоху иконоборчества (VIII — IX века). Она хранилась в Ликийских Мирах (нынешнем Демре), в Синайском соборе, там, где в IV веке совершал службы святой Николай Чудотворец и где суждено закончиться нашему путешествию. По пути в Миры-Демре мы заглянули в приморский городок Патара, где, как считается, во второй половине III века родился будущий епископ Мир Ликийских. Это местечко входит в моду у западных туристов, и их можно понять. Представьте себе белоснежный песчаный пляж, переходящий в руины античного города, а вокруг — зеленая сельская идиллия. На западном побережье Турции море отступило, и бывшие гавани, такие, как Эфес, оказались на несколько километров удалены от берега.

Здесь же, в Патаре, столь масштабных изменений не произошло — разве что добавилась огромная песчаная отмель, куда приходят откладывать яйца морские черепахи. Да, и еще один след времени: вплоть до недавнего времени древние руины Патары были наполовину занесены песком и производили впечатление города, затерянного в пустыне. Сейчас же и въездную арку, и театр, и базилику откопали, но среди всех этих достопримечательностей нет никаких следов дома, где родился святитель Николай. Может быть, его еще просто не раскопали? Не уцелел и тот храм в Мирах, где по легенде он был избран архиепископом. Когда 17 столетий назад в Мирах скончался глава епархии, ему долго не могли найти замену.

Пока одному из старейших епископов в видении не явился ангел, повелевший ему стать ночью в притворе храма и следить за тем, кто первым придет на утреннее богослужение — этот угодный Господу муж и должен стать во главе епархии. Именно так получил свой церковный сан Николай Чудотворец. Надо сказать, что турецкие экскурсоводы по-своему редактируют эту историю, рассказывая, что он первым сошел с корабля, приплывшего в тот день в Миры. Видимо, привычка общаться с туристами заставляет их видеть и в святом Николае новоприбывшего путешественникаХрам этот, где Николай служил после своего избрания, был разрушен землетрясением. А в раннем Средневековье подле того места, где он стоял, построили огромную базилику, тоже изрядно пострадавшую за последовавшие столетия. Сейчас она частично отреставрирована и уведена под горизонтальный навес, а перед ней вместо бронзового памятника Святому Николаю, установленному в 2000 году, высится на постаменте пластиковый Санта-Клаус, будто переставленный сюда с предрождественской витрины или из-под новогодней елки.

По-турецки он зовется «Ноэль-баба», то есть «рождественский дед» (в XIX веке турки взяли много слов из французского, в том числе и «Рождество» — «ноэль»). Как выяснилось, «подмена» произошла в 2005 году, вызвав протест со стороны москвичей, на деньги которых был установлен бронзовый монумент святого. В свою очередь, Турция утверждала, что в их варианте «Санта-Клаус» более узнаваем и может привлечь к храму если не больше паломников, то, по крайней мере, больше туристов. В конце концов, турки уступили, и в 2006 году вернули памятник на храмовую территорию. Однако они поставили его не на прежний постамент в виде земного шара, который находится на площадке напротив храма, а скромно, у одной из церковных дверей. Кстати, неразумения по поводу местных святынь возникали между двумя державами и в XIX столетии.

В 1850 году большой участок земли, на котором стоит храм, был куплен на имя княжны Александры Голицыной. Реставрация началась только через 10 лет — помешала Крымская война. Работами руководил французский архитектор Огюст Зальцман. За несколько лет была произведена выемка 6 500 кубометров земли, возобновлены стены и своды главного нефа, а также части боковых галерей и двух притворов. А в 1877 году началась Русско-турецкая война. Охрану храма поручили афонским монахам, но те вскоре вернулись в свои обители на Святой горе. После окончания боевых действий в 1878 году турки обнаружили храм бесхозным и отдали его греческой церкви, чтобы лишний раз не раздавать земли потенциальному врагу.

В ходе последней реставрации в храме были полностью восстановлены фрески IX—XI веков. Результат превосходит все ожидания. Вспоминая свой визит сюда шесть лет назад, ясно вижу перед собой красовавшуюся на алтарном камне табличку на русском: «Не садиться. Место святое».

Сейчас такая табличка здесь была бы уже излишней — реставраторы все-таки сумели вернуть храму должную торжественность. Для наших соотечественников Турция — впрочем, в большинстве случаев отнюдь не библейская — давно уже стала самой привлекательной туристической страной на планете. Хотелось бы еще только, чтоб люди, приезжающие в Малую Азию, понимали и чувствовали, по сколь важной для нашей общей духовной истории земле они ходят. Право же, ведь все, даже далекие от религиозной экзальтации граждане, понимают и чувствуют это, скажем, в Иерусалиме или на Генисаретском озере. Так вот, Турция, исхоженная вдоль и поперек стопами великих святых, слышавшая речи и апостола Павла, и Николая Чудотворца, отнюдь не менее этого достойна. Игорь Эбаноидзе"Вокруг света"